Перевод осуществлен проектом Newочём
Кристоферу Найту было всего 20, когда он покинул общество и пропал более чем на четверть века. Менее года он проработал, устанавливая домашние и автомобильные сигнализации близ Бостона, штат Массачусетс, когда внезапно, не уведомив начальника, бросил работу. Он даже не вернул инструменты. Он обналичил свой последний зарплатный чек и покинул город.
Найт никому не сообщил, куда собирается. «Мне было некому сказать. Друзей у меня не было, а к коллегам я интереса не испытывал», — рассказывал Кристофер. Он поехал на юг по восточному побережью Америки, питаясь фастфудом и останавливаясь в дешевых мотелях — «самых дешевых, которые мог найти». Он целыми днями путешествовал в одиночестве, придерживаясь главных дорог, и наблюдал, как мир проносится мимо, пока не обнаружил себя посреди Флориды.
В конце концов он развернулся и поехал на север. Он слушал радио. Рональд Рейган был президентом; только что произошла Чернобыльская катастрофа. Пока он ехал через Джорджию, обе Каролины и Виргинию, осененный неукротимостью юности, опьяненный «радостью вождения», он чувствовал, как идея превращается в план, укрепляясь в непоколебимое намерение. Всю свою жизнь ему было комфортно в одиночестве. Взаимодействие с окружающими часто вызывало фрустрацию. Каждая встреча с другим человеком походила на столкновение.
Он ехал на север, в Мэн, где вырос. В центре штата не так уж много дорог, и он выбрал ту, которая проходила прямо мимо его семейного дома: «Думаю, я хотел в последний раз осмотреться вокруг, попрощаться». Он не остановился. В последний раз он видел родной дом через лобовое стекло своей машины.
Он продолжил путь на север. Скоро он достиг берега крупнейшего в Мэне озера Мусхед, с которого штат начинает становиться по-настоящему захолустным. «Я ехал, пока у меня почти не закончилось топливо. Я свернул на дорогу поменьше. Потом с нее — на дорогу еще меньше, а с последней — на тропу». Он забрался в глухомань настолько далеко, насколько его смогла довезти машина. Найт припарковал машину и бросил ключи на приборную панель. У него были палатка и рюкзак, но не было ни компаса, ни карты. Не понимая, куда он идет, без какой-то определенной цели он ушел в лес.
Почему же двадцатилетний молодой человек решил удалиться от этого мира? В таких действиях можно увидеть что-то от самоубийства. По словам Найта, для остального мира он просто прекратил существовать. Его исчезновение было тяжелым ударом для семьи, ведь они не знали, что же с ним произошло.
Тот факт, что он оставил ключи в машине, был особенно странным. Найта растили с пониманием ценности денег, а машина была самой дорогой его вещью. Почему он не оставил ключи в качестве меры предосторожности? В конце концов, жизнь на природе могла ему и не понравиться.
«Машина была бесполезна. Бензин закончился, а до ближайшей заправки было очень и очень далеко», — отвечал Найт. Кто знает, может, та машина до сих пор ржавеет где-то в лесу. Найт не знает, почему он ушел. Он думал об этом много раз, но так и не нашел четкого ответа. Для него это остается загадкой.
История знает много примеров отшельничества, но есть три основные причины, по которым люди уходят от мира.
Многие делают это по религиозным причинам, для более крепкой духовной связи. И Иисус, и Мухаммед, и Будда каждый провели долгое время наедине с собой перед тем, как представили миру новую религию. В индуизме отшельничество является чем-то вроде здорового этапа взросления любого человека. На сегодняшний день в Индии насчитывается более четырех миллионов странствующих праведников, отринувших все привязанности и живущих на подаяния.
Другие уходят от цивилизации из-за неприязни к тому, чем стал этот мир. Слишком много войн, насилия, преступлений, уничтожения природы и потребительства. Один из первых литературных трудов про уединение, «Дао дэ цзин», был написан в шестом веке до нашей эры в Китае. Его автор, философ Лао-цзы, протестовал против развращенного общества. В «Дао дэ цзин» говорится, что мы можем достичь мудрости не через действия и преследования целей, но через бездействие и отказ от целей как таковых.
Последняя категория — люди, которые стремятся к одиночеству ради творческой свободы, изучения наук или понимания самого себя. Например, Генри Дейвид Торо, отправившийся к Уолденскому пруду в штате Массачусетс, чтобы исследовать «личное море, Атлантический и Тихий океаны своего естества». Английский историк Эдвард Гиббон утверждал, что «уединение — школа гения».
Однако, Найт не подходит ни под одну из этих категорий. Он не был религиозен, не протестовал против общества, не сделал никаких художественных или философских работ. Он не делал фото, не написал ни слова. Ни одна живая душа не знала, где он находился. И для такого его решения не было ни одной четкой причины. Что-то, что он сам не мог четко обозначить, тянуло его прочь от цивилизованного мира подобно гравитации. Его отшельничество — одно из самых длинных в истории. «Я не могу объяснить своих действий. Я ни о чем не думал и не строил планов. Я просто сделал это».
Найт хотел потеряться. Не только для мира, но собственно потеряться в лесах. С собой у него были лишь простейшие туристические принадлежности, немного вещей и еды. Только это, и больше ничего.
Нелегко потеряться полностью. Любой человек с базовыми навыками ориентирования на местности обычно знает, куда он направляется. Благодаря солнцу определить стороны света довольно легко. Найт знал, что движется на юг. Но это было отнюдь не сознательное решение. Его скорее тянуло в том направлении, словно птицу, которой нужно перезимовать: «Это не было продуманной идеей. Скорее, нечто инстинктивное. Животные часто возвращаются на свою родину, а место, где я был рожден, где рос, было в той стороне».
Мэн разделен на ряд длинных, вытянутых с севера на юг долин — геологический шрам, оставленный ледниками. Эти долины разделены цепочками гор с лысыми, истрепанными погодой вершинами. На момент прибытия Найта ложе любой долины представляло собой летний суп из прудов, болот и топей.
«Я держался возвышенностей, но иногда мне приходилось пересекать болота. Довольно скоро я перестал понимать, где именно нахожусь. Мне было все равно. Я продолжал идти. Я был движим уверенностью в своем решении». Найт пробирался все дальше и дальше на юг, по обваливающимся откосам и грязным топям, иногда останавливаясь на несколько дней. Единственной проблемой была еда. Найт был голоден, и он не знал, как себя прокормить. Его уход от мира был удивительной смесью невероятной уверенности и абсолютной непродуманности, что, впрочем, не столь странно для двадцатилетнего. Он словно ушел в поход на выходные и не возвращался четверть века. Найт был неплохим рыболовом и охотником, но он не взял с собой ни удочки, ни ружья. Однако, умирать ему не хотелось. Растительную пищу разыскать было сложно. Леса Мэна широки, но не слишком щедры. Фруктовых деревьев нет. Ягоды с сезоном длиной в одну неделю. Без охоты или рыбалки человек может просто умереть от голода.
Найт пробирался дальше на юг, питаясь очень мало. Он вышел к дороге, и нашел сбитую куропатку. Приготовить ее он никак не мог, так что съел сырой. Совсем не то, что можно было бы назвать здоровой или хотя бы вкусной едой. Он видел несколько домов с садами, но проходил мимо, руководствуясь гордостью и моралью. Нужно справляться самому. Никаких подачек. Он знал, что хорошо, а что плохо, и грань эта была весьма четкой.
Однако, проживи десяток дней без еды, и грань размывается — сложно игнорировать голод. Найт сорвал несколько початков кукурузы в одном саду, выкопал пару картофелин в другом, съел несколько зеленых овощей. Однажды, еще в первые недели, он провел ночь в незанятой хижине. Это было ужасно, и с тех пор он ни разу не ночевал в чьем-то доме, неважно, насколько плохой была погода: «Этот стресс, боязнь быть пойманным — они запрограммировали меня больше так не делать».
Он продолжил свой путь на юг, пробираясь через сады, и, наконец, добрался до того места, где расположение деревьев и птичьи голоса были ему знакомы, а диапазон температур был привычен. Там, на севере, было куда холоднее. Найт не мог с уверенностью сказать, где именно он находился, но он точно знал, он — дома. Оказалось, что, если идти напрямую, он находился меньше чем в 50 километрах от дома, где вырос.
Поначалу Найт всему учился путем проб и ошибок. Ему повезло — он обладал природной способностью находить выход из трудных ситуаций. Все, что он смог сделать, начиная от его брезентового убежища и заканчивая тем, как он сохранял питьевую воду, как он научился передвигаться по лесу, не оставляя следов, — всего этого он добился многократными доработками, понимая, что результаты его труда вовсе не совершенны. Одним из хобби Найта стало возиться со своими изобретениями.
В течение последующих месяцев Найт пробовал обустроить несколько мест в этой местности — он даже жил в сырой норе на берегу реки, — и все безуспешно. Наконец он наткнулся на неприглядный уголок леса с каменистой почвой, где не то что нельзя было встретить туристов-походников, там даже не устраивали бега по пересеченной местности. Это место сразу ему понравилось. Он обнаружил несколько лежащих рядом валунов, а за одним из них — незаметную расщелину, которая вела к чудесной маленькой полянке. «Я сразу понял, что это место просто идеально. Там я и поселился».
И все же чувство голода никуда не пропало. Найт начал понимать, что благодаря только своим усилиям выжить практически невозможно. Нужна помощь. История знает многих отшельников, которые к концу жизни уходили в пустыни, горы или леса — в места, где найти себе пропитание, охотиться крайне трудно. Чтобы прокормиться Отцы-пустынники, христиане-отшельники из Египта, плели корзины из тростника и продавали их. В древнем Китае отшельниками становились шаманы, знахари и прорицатели. Позднее Англию 18 века охватила «мода» на отшельничество. Считалось, что отшельники испускают доброту и мудрость. Так что в газетах начали появляться объявления о вакансиях своего рода декоративных отшельников. Претендент должен был не слишком сильно печься о своей внешности и быть готовым ночевать в пещерах в поместьях аристократов. Работа хорошо оплачивалась и на нее нанимали сотни человек, обычно подписывая с ними семилетний контракт. Некоторые отшельники даже появлялись во время званых ужинов и приветствовали гостей.
Найт же считал, что чья-либо помощь загубит все предприятие. Он хотел быть абсолютно один, стать неконтактным племенем из одного человека.
Найт заметил, что коттеджи, построенные у прудов центрального Мэна, очень слабо охранялись. Окна часто оставляли открытыми, даже тогда, когда хозяев не было дома. Лес представлял собой отличное укрытие, а в мертвый сезон вся область вокруг была практически пуста, оставалось лишь несколько жителей. А недалеко находился летний лагерь с богатыми запасами. Самый простой способ стать охотником-собирателем лежал буквально на поверхности.
Итак, Найт решил воровать.
Для того, чтобы успеть совершить тысячу краж со взломом до поимки, (чуть ли не мировой рекорд), нужны точность и терпение, отвага и удача. Также необходимо обладать пониманием человеческой натуры. «Я выискивал у людей особенности. Они у всех есть», — рассказывал Найт.
Он устраивался на границе леса и скрупулезно изучал привычки семей, живших в коттеджах вдоль берегов. Он наблюдал за их тихими завтраками и ужинами, на которых приглашали гостей, отмечал для себя их посетителей, места их работы, следил за машинами на дороге. Ничто из увиденного не манило его вернуться к прошлой жизни. Его наблюдения были беспристрастными, информативными, точными. Он даже не знал ничьих имен. Все, что ему было нужно — узнать особенности их перемещений: когда они отправлялись за покупками, когда коттеджи пустовали. После этого, по его словам, все в его жизни сводилось к подсчету времени. Самым подходящим временем для кражи была глубокая ночь где-нибудь в середине недели, и хорошо бы, чтобы было облачно, а лучше всего — шел дождь. А идеальным был проливной ливень. Люди предпочитают держаться подальше от леса, когда стоит сырая погода.
И все же на всякий случай Найт не выходил ни на дороги, ни на тропы, никогда не устраивал набегов по пятницам и субботам — их наступление он определял по возрастающему шуму со стороны озер.
Какое-то время он предпочитал выходить из леса при лунном свете, чтобы все было хорошо видно. Позднее, когда он начал подозревать, что полиция активнее занялась его поисками, он решил работать только в безлунные ночи. Найту нравилось добавлять разнообразие в свои методы. Ему не хотелось, чтобы у его вылазок появились свои собственные характерные черты, хотя у него и вошло в привычку появляться только гладко выбритым или с тщательно расчесанной бородой и в чистой одежде, чтобы не выглядеть подозрительно в том случае, если его все-таки заметят.
В программу краж Найта входило по крайней мере 100 коттеджей. Идеальным вариантом было место с большими запасами еды, хозяева которого на выходных отсутствовали. Часто он мог назвать точное количество шагов, которые нужно было пройти, чтобы добраться до определенного домика. Выбрав цель, он бежал, прячась, по лесу. Иногда, если идти было далеко или если ему нужен был баллон пропана или новый матрас, приятнее было добираться на каноэ. Каноэ сложно спрятать, а если его украсть, владелец обратится в полицию. Разумнее было их одалживать, и у Найта был большой выбор, некоторые стояли у озера на козлах, и пользовались ими очень редко.
Найт мог добраться до любого дома, стоящего на берегу самого крупного пруда рядом с его тайным убежищем. «Меня не останавливала перспектива грести часами, вне зависимости от цели предприятия». Если по воде шла сильная рябь, он подпирал каноэ несколькими камнями, чтобы его не унесло. Обычно он держался рядом с берегом, укрытый деревьями, прячась на фоне береговой линии. Но в ненастную погоду он греб прямо через центр пруда — одиночка, спрятавшийся в дожде.
Когда он оказывался около нужного домика, он проверял, нет ли машин на подъездной дорожке и точно ли никого нет внутри. Кража со взломом — рисковое дело, очень легко допустить ошибку. А хотя бы единственная ошибка грозила тем, что обычный мир утащит его назад. Так что он садился в темноте на землю и ждал, ждал, бывало, часами. «Мне нравится темнота», — признался он мне.
Он никогда не рисковал взламывать дом, в котором жили круглогодично. Еще он всегда носил часы, чтобы следить за временем.
Иногда лесные домики были не заперты. В такие было проникнуть проще всего, но вскоре и остальные места стали почти такими же легкодоступными. У Найта были к ним ключи, найденные во время прошлых проникновений. Обычно он хранил ключ к каждому строению под каким-нибудь неприметным булыжником. Ему удалось соорудить десятки таких тайников, и он помнил расположение каждого.
Он стал замечать, что обитатели некоторых хижин оставляли для него бумагу и ручку, намекая на составление списка покупок, а другие предлагали сумки с припасами, висящие на дверной ручке. Но он боялся ловушек и не осмеливался вступать в переписку, даже если речь шла о списке продуктов, поэтому ни к чему не притрагивался, и люди перестали так делать.
В большинстве случаев Найт вскрывал замки на окне или входной двери. Он всегда носил с собой набор для взлома замков, спортивную сумку с целой коллекцией отверток, пластин и напильников, большинство из которых были украдены. Для взлома самого надежного засова ему требовалось совершить лишь аккуратное движение подходящим инструментом. Когда он заканчивал красть, то нередко снова закрывал вскрытое им окно и покидал помещение через входную дверь, по возможности захлопывая ее за собой. Не было причины оставлять место уязвимым для воров.
Когда местные жители вложились в улучшение безопасности, Найт стал приспосабливаться. Он разбирался в работе систем сигнализации благодаря своей единственной работе и применял эти знания для продолжения воровства — отключал системы или вытаскивал карты памяти из камер наблюдения. Ему десятки раз удавалось избежать поимки как полицией, так и простыми гражданами. Места преступления он оставлял настолько чистыми, что даже должностные лица нехотя выражали ему уважение. «Уровень дисциплины, который он демонстрировал при взломе, превышал все наши представления: его передвижения, рекогносцировка, талант в обращении с замками, возможность проникнуть в здание и покинуть его, оставшись незамеченным», — признался один из офицеров полиции.
В отчете о краже со взломом, поданном очередным офицером полиции, особо отмечалась «необычайная аккуратность» картины преступления. Полицейские чувствовали, что отшельник был мастером взлома. Складывалось ощущение, что он хвастается, взламывая замки и совершая незначительные кражи, будто бы играя в некую странную игру.
Найт признавался, что в момент открытия замка и входа в дом на него накатывала горячая волна стыда: «Каждый раз я прекрасно отдавал себе отчет в том, что поступаю плохо. Я совершенно не получал от этого удовольствия». Попав в дом, он передвигался в соответствии с планом, сначала проверяя кухню, а затем делая быстрый осмотр всего дома в поисках полезных вещей, всегда забирая батарейки, в которых он непрерывно нуждался. Он никогда не включал свет, используя лишь небольшой фонарик на металлической цепочке, который носил на шее.
В процессе кражи не было ни момента передышки: «Адреналин зашкаливал, сердечный ритм подскакивал. Поднималось и кровяное давление. Я всегда боялся, когда воровал, и всегда старался сделать дело как можно скорее».
Когда Найт заканчивал осматривать внутреннее пространство дома, он по привычке проверял наполненность баллона с пропаном в газовом гриле. Если тот был полон и рядом был пустой баллон, он заменял им наполненный, создавая видимость того, что гриль вообще не трогали.
Затем он погружал добычу в каноэ, если оно у него было, и греб до ближайшего к его жилищу берега, чтобы разгрузиться. Он возвращал каноэ туда, откуда его взял, разбрасывая в нем сосновые иголки, чтобы лодка не выглядела использованной, а затем тащил награбленное на себе через дремучий лес и скалы, к дому.
Каждый набег приносил Найту припасов приблизительно на две недели, и, возвращаясь в свое лесное жилище, он испытывал глубочайшее чувство покоя: «Вернулся в убежище, получилось».
Найт затруднялся в точности описать, каково было провести такой необъятный промежуток времени в одиночестве. Молчание нельзя описать словами.
«Это непросто. Одиночество дарует что-то ценное. Я не могу отбросить эту идею. Уединение усилило мое восприятие, но в этом есть определенный подвох: когда я применил свое усиленное восприятие на себе, то потерял индивидуальность. Не существовало аудитории, перед которой можно было исполнять свою роль. Не было нужды как-то определять самого себя. Я стал несуществующим», — объяснял он.
Линия, разделяющая его самого и лес, будто бы растворилась, признавался Найт. Его изоляция больше была похожа на слияние: «Все мои желания были отброшены. Я не принадлежал ничему. У меня даже не было имени. Выражаясь романтически, я был абсолютно свободен».
Практически все пытавшиеся описать полное одиночество рассказывали о чём-то подобном. «Я — ничто. Я вижу все», — писал Ральф Уолдо Эмерсон. Лорд Байрон называл это «ощущением бесконечности». Американский мистик Томас Мертон сказал: «Истинное одиночество не ищет себя, но теряет».
Но для заключенных или заложников, которые не выбирали одиночество по своей воле, потеря социальной идентичности может оказаться ужасающим погружением в безумие. Психологи называют такую потерю собственного Я «онтологической незащищенностью». Как писал Эдуард Абби в своей книге «Пустынный отшельник», в хронике двух шестимесячных вахт в качестве лесничего национального парка Арчес в штате Юта, долговременное одиночество «несет в себе риск для всего человеческого». В то время, как в убежище Найта даже не было зеркала, он никогда не скучал. По его словам, он даже не был уверен в точном понимании понятия скуки. «Я никогда не ощущал себя одиноким», — добавил Найт. Он был сфокусирован на завершенности своего собственного существования, а не на отсутствии других людей.
«Если вам нравится уединенность, то вы никогда не ощутите одиночества», — утверждал он.
После 27 лет полной изоляции Найта, наконец, поймали за воровством еды из летнего лагеря у озера. Его осудили за кражу со взломом и воровство и определили в местную тюрьму. Арест вызвал чудовищную сумятицу — в тюрьму приходили посетители и письма, более 500 журналистов запросили интервью. Появилась команда желающих снять документальный фильм. Одна женщина заявила о желании заключить брак.
Всем не терпелось узнать, что же скажет отшельник. Что он понял за время уединения? Есть ли у него для нас совет? На протяжении тысячелетий люди искали возможности поговорить с отшельниками, стремясь получить совет от тех, чья жизнь столь радикально отличалась от их собственной.
Глубокую мудрость или хотя бы такую мысль, которая имела бы смысл в кажущемся хаосе жизни, отыскать непросто. Торо писал, что он сократил свое существование до базовых составляющих чтобы получить возможность «жить насыщенно и впитать в себя всю сущность жизни».
Найт, в конце концов, позволил одному журналисту встретиться с ним, и за девять тюремных встреч продолжительностью в один час рассказал ему историю своей жизни — о том, как ему удавалось выжить, и каково ему было жить в одиночестве столь долгий срок.
Несмотря на его обычное нежелание делиться мудростью, однажды, когда Найт находился в особо задумчивом настроении, он решил чуть больше рассказать о выводах, сделанными им за время уединения. Журналист спросил его, приходили ли ему какие-нибудь откровения за время жизни в глуши.
Найт молчал, но спустя некоторое время ответил.
«Всегда нужно высыпаться», — сказал он.
Он открыл рот, словно хотел добавить что-то еще, но так ничего и не сказал. Вот что он уяснил, и это, без всяких сомнений, истина.
